ПОИСК ПО САЙТУ 
поиск по ресурсному центру Прогрессивная мировая общественность и эксперты давно уже сделали анализ и пришли к выводу, что криминализация ВИЧ не сдерживает эпидемию – наоборот, страх криминализации служит барьером для ВИЧ-позитивных людей при обращении за помощью. Некоторые люди оттягивают этот момент на столько, на сколько это возможно – и лишь, когда состояние здоровья уже подорвано основательно, они обращаются в медучреждение за помощью. Пока люди живут в неведении относительно ВИЧ-статуса, без поддержки и лечения, они не пользуются средствами профилактики ВИЧ.
Уголовное преследование создает вокруг проблемы ВИЧ атмосферу страха и возмездия, вместо того, чтобы создавать социальные и правовые условия, способствующие добровольному и безопасному предоставлению информации о ВИЧ-статусе — т.е. таких условий, которые государства обязались создать в рамках принимаемых мер по борьбе с эпидемией ВИЧ.
В этом году в Эстонии ведется много обсуждений вокруг дела Антона К., которого обвинили в инфицировании ВИЧ нескольких женщин. Говорили все – и в первую очередь активисты в сфере ВИЧ, потому что для страны, которая беспокоится о своей репутации в соблюдении прав человека, это был прецедент и катастрофа. Прецедент еще потому, что статью, которая криминализировала передачу ВИЧ, отменили около 10 лет назад. Катастрофа – потому что в открытом доступе опубликованы фамилия и имя молодого мужчины, его фотография, ВИЧ-статус – вся информация, которая должна быть конфиденциальной. Право Антона на защиту тайны диагноза нарушено государственными инстанциями. После того как прокуратура то ли по незнанию, то ли по халатности вывесила в открытом доступе его данные, журналисты жадно ухватились за сенсацию, а женщины начали пересылать его фотографию друг другу. От этой ситуации пострадал не только Антон, но и члены его семьи.
Сам Антон был осужден на 3 года и 6 месяцев лишения свободы по статье «Умышленное нанесение вреда здоровью». Мама Антона обратилась за помощью в Эстонскую Сеть Людей Живущих с ВИЧ (ЛЖВ). Лачин Алиев, руководитель Сети, рассказал нам о всех перипетиях, связанных с делом Антона.
— Какие есть новости по делу Антона, и какие вы намерены сделать шаги, чтобы его поддержать и помочь?
— Мы немного шокированы тем, что криминализировано его поведение. Этого никогда не происходило в Эстонии. В начале 2000 годов в нашей стране существовал закон о деяниях, связанных с инфекционными заболеваниями, и на основе этого закона были разработаны инструкции, которыми руководствовались медики. После того как человеку объявляли его ВИЧ-статус, ему предлагали подписать некую бумагу, о том, что он несет ответственность – юридическую, моральную, этическую. Некоторое время расписки были неотъемлемой частью человека, живущего с ВИЧ. Он понимал, что он что-то подписал и он несет ответственность.
Эту статью отменили. Никаких списков, никаких бумаг, подписей – все было нормально, мы считали, что у нас в стране ничего не криминализируется. И при этом мы понимаем, что ситуация сложная, вследствие того, что Эстония смотрит не только на Запад – в смысле на те указания, которые дает Брюссель, как столица Европейского Союза, но и на окружение северных стран в тех или иных вопросах. Например, Швеция, насколько она либеральна и демократична, но у них ежегодно, если не сказать ежемесячно, пачками людей осуждают за заражение ВИЧ-инфекцией. И с этим приходится считаться. Это то же самое, как в вопросе про секс-работниц_ков. У нас не признается секс-работа, у нас есть вовлеченные в проституцию. Все жертвы, всех вовлекают, сетями заманивают – вот они бедные-несчастные, и в связи с этим мы голос им не даем, а таким патерналистским характером учим, лечим, ведем куда нужно.
Точно также и здесь. Тенденция такая, что решили показать показательный случай: кейс эстонского пациента, который плохо лечился и плохо реабилитировался (это не секрет, что у него была зависимость от наркотических веществ). Он сам проходил реабилитацию длительное время и совершенно социализировался: у него была новая работа, новая жизнь, замечательные стремления, и при этом, конечно, он вел активную сексуальную жизнь. А во главу угла в суде были поставлены только негативные моменты его жизни, и вся обвинительная часть, которую выстраивала прокуратура, была основана на признании того, что он вступал в контакт с этими женщинами, что он не использовал презерватив, и он их не предупреждал.
— Вирусная нагрузка его бралась во внимание?
— Когда эта ситуация случилась, врачи очень отрицательно к нему отнеслись. Они начали составлять специальные документы по его истории, и его лечащий врач выступила основным обвинителем по делу. Вирусная нагрузка бралась во внимание, но в доказательной базе использовались старые данные. У Антона, как у пациента, были довольно сложные отношения с врачом. Он пытался поменять ее на другого врача. При этом были пропуски в лечении. Такие эмоциональные составляющие были поставлены во главу угла в деле.
— То есть врач все-таки заангажирована была?
— Безусловно! И мало того, мы на своем опыте, на своей шкуре почувствовали это отношение со стороны медиков, которые очень четко нам сказали: «Не надо влезать в эту тему и развязывать войну». У нас страна маленькая, кукольная, союз инфекционистов поддерживает друг друга, у них очень сильное лобби. В связи с этим не то чтобы у нас было двойственное отношение, отстаивать его, защищать его права или нет – безусловно защищать! Вопрос состоял в том, что мы со всех сторон начали ощущать давление со стороны Союза (прим. – инфекционистов). При этом мы обратились в Министерство социальных дел, в наш национальный центр развития здоровья о том, что мы просим, чтобы они выступили посредниками, дали свою оценку. Мы также обратились в различные международные агентства, региональные правовые сети – но в реальности мы остались сами с собой.
— А адвокаты по делу были хорошие?
— С адвокатами вообще отдельная тема. Адвокаты очень сильно испугались. Родители Антона поменяли двух адвокатов. Сперва мы обратились к нашему ближнему кругу – к так называемым ориентированным на нас юристам; они сказали, что это очень сложная, очень скользкая тема. Потом некоторые юристы стали интересоваться делом, но по ряду причин отказались от него. В общем, у нас сначала был один адвокат, потом второй, и все они были настроены так, что нужно сотрудничать, нужно соглашаться, нужно свести все к какому-то полюбовному варианту, при том, что сам Антон назвал этих женщин, с которыми он спал. Его признание в учет не бралось. Никому это не было нужно. Главным был тот факт, что он спал с этими женщинами.
Никого не волновал вопрос конфиденциальности диагноза, данные были вывешены на основе решений прокуратуры. Они могли опубликовать фамилию и имя, но указывать его ВИЧ-статус?!..
— Так он инфицировал кого-то из этих женщин?
— Да, есть одна женщина. Она подала заявление, ее очень сильно поддержали со стороны правоохранительных органов, и она была основным локомотивом в этом деле. Остальные женщины (там была еще вторая) – то ли им заражена, то ли не им, неизвестно.
Его сейчас осудили, он в тюрьме. Антону дали три с половиной года. Конечно, он не идеальный человек. А кто из нас идеальный? В его прошлом есть какие-то криминальные вещи. Это все вплели вот таким узором в обвинение, одно с одним.
Мы готовим материалы по этой теме. Некоторые специалисты в Эстонии по поводу этого высказались, но еще раз говорю, что здесь нужно не просто мнение, здесь действительно должна быть экспертиза, очень серьезная, а эксперты международного уровня, например, от ЮНЕЙДС, но пока они почему-то молчат.
В настоящий момент мы отслеживаем судьбу Антона, держим связь с его родителями, потому что то давление, которое оказало общество в целом на них, это вообще не сравнить ни с чем. Когда фамилия и ВИЧ статус сына публикуется открыто, можете себе представить к каким страданиям привели все эти публикации.
Когда были первые слушания, мы сделали большое заявление. Нашу позицию мы выстраивали в первую очередь на том, что недопустимо то, что в публикациях разглашен его ВИЧ-статус – это было одно заявление. Следующее было по самому факту признания: мы все взрослые люди и в этой ситуации не было насилия, он не маньяк, который бегал, заражал, тыкал иголки или насиловал женщин – это же другая история. Все происходило по обоюдному согласию, а значит, в этом случае оба человека несут одинаковую ответственность. Другой момент, на котором мы тоже делали акцент, касается сообщения о своем ВИЧ-статусе — где, в каком документе, в каком законе написано, как именно нужно оповещать партнера о том, что у тебя ВИЧ? В письменной форме, в устной, в присутствии понятых? Какой из способов оповещения будет принят в суде?
Доказать, что именно этот человек заразил именно вот этого человека, что это его вирус невозможно – в этом случае нужны сложные медицинские процедуры. А здесь ее слово против его. Антона арестовали, на него было оказано давление, и он признался: «Да, я спал с этими женщинами». Он думал, что сотрудничество со следствием примется во внимание, но на деле его сотрудничество использовали против него же самого. Все это отяготило дело. Есть перспективы и до европейских судов дойти, и прочее, но сейчас нужно сделать все здесь, в Эстонии.
Я выступал на заседании высшего уровня в Министерстве социальных дел в Таллинне. Ко мне подошли представители некоторых органов: «Зря Вы эту тему поднимаете, не нужно».
Это не говоря уже о том, что после того, как это дело придали огласке, наши люди говорили мне: «Лачин, мы боимся. Мы постоянно говорим о социализации ВИЧ-позитивных людей, а здесь что? Завтра начнут гоняться за нами и вылавливать?». Вместо того, чтобы находить людей, которые прервали лечение, сопроводить их, поддержать и удержать, государство делает акцент на том, что их надо ловить, что они, грубо выражаясь, «заразные». Сама концепция выстраивается в такую нагнетающую обстановку.
В дополнение к интервью с Лачином Алиевым хотим отметить, что в защиту Антона выступила и известная в Эстонии врач, учредитель Центра поддержки в борьбе со СПИДом AIDS-i Нелли Каликова. В своем интервью она признает, что молодой человек совершил преступление и должен быть наказан, но она не согласна с тем, каким образом над ним вершилось правосудие и насколько суров был приговор. «Все было сделано не по-людски. Да и девушка в этом случае ничего не получила, кроме нервотрепки и позора. А если бы ему присудили денежную компенсацию морального ущерба, то выиграли бы все стороны».
