ПОИСК ПО САЙТУ 
поиск по ресурсному центру Олег Айзберг – врач-психиатр, доцент кафедры психиатрии и наркологии Белорусской медицинской академии последипломного образования (БелМАПО) в Минске, кандидат медицинских наук. Закончил Минский мединститут по специальности “лечебное дело”. Три года работал в Минском городском наркологическом диспансере. Доцент кафедры психиатрии и наркологии БелМАПО. Проводил тренинги по наркологии для врачей в Кыргызстане в рамках проекта Европейского Союза CADAP. Участник проекта Содействие Колумбийского университета (Нью-Йорк) по оценке эффективности опиоидной заместительной терапии в Таджикистане, Казахстане и Кыргызстане, эксперт анализа протоколов лечения в странах проекта ЕССВ – “Снижение вреда работает – обеспечьте финансирование!”.
Олег, как произошло Ваше знакомство со снижением вреда?
Вообще получилось так, что первый раз я услышал о снижении вреда в 1994 году, когда учился в Медицинском институте. Я был на 4 курсе, когда нас – студентов собрали на лекцию два сотрудника кафедры психиатрии – профессор Евсегнеев Роман Александрович и доцент Позняк Владимир Борисович. Они тогда ездили в Амстердам и знакомились со службами оказания помощи наркопотребителям. И, конечно, в 1994 году то, что мы услышали тогда от них, было абсолютной экзотикой – метадоновые автобусы, обмен шприцов, работа с женщинами секс-бизнеса… Причем, рассказывали они нам в таком ключе, что и у нас это тоже надо внедрять. Эта лекция оказала сильнейшее влияние на мое мировоззрение. Евсегнеев, кстати, является до сих пор моим шефом. А Позняк сейчас заведует отделом наркологии в Женеве, в ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения – прим.ЕССВ).
Их точка зрения имела поддержку среди других представителей медицинской сферы?
Другие врачи не были такого мнения. В 1997 году я закончил институт, пришел работать в наркологию (Минский наркологический диспансер) и попал в кабинет по учету и лечению потребителей наркотиков всего Минска. Мне хватило достаточно короткого времени, чтобы убедиться – эффективность того лечения, что предлагается, крайне низка. У нас тогда не было ни реабилитационных центров, ни заместительной терапии. Даже в России или Украине их было крайне мало. Спустя год я поехал в командировку в Светлогорск, где у нас открыли программу обмена шприцов (ПОШ). Я увидел, как это работает, что возможна (и нужна) такая форма помощи. Потом ПОШ открылась у нас в Минске, и я стал работать на ней консультантом.
Программа поддерживалась со стороны государства или международными организациями?
С обеих сторон. Первые деньги дали доноры, потом поддержка была и со стороны государства, хотя и не все время. И позже, в силу работы этой программы, я поехал сначала в Санкт-Петербург, посмотреть, как организованы службы помощи обмена шприцев. Потом много раз ездил в Украину. В какой-то момент я познакомился с доктором Эмилисом Субатой (один из основателей Евразийской сети снижения вреда, Директор Вильнюсского центра лечения болезней зависимости – прим.ЕССВ), который приехал проводить семинар в Минск. По его приглашению, я приехал потом в Литву, провести совместный семинар по обучению оценки индекса тяжести зависимости. В Вильнюсе я впервые увидел, как работают программы заместительной терапии.
А про ЕССВ Вы уже знали на тот момент?
Есть НКО, которая, как мне кажется, еще существует и базируется в Вильнюсе – Женевская инициатива (сейчас – “Глобальная инициатива в психиатрии”, представительство в Литве существует с 2001 года – прим.ЕССВ). Она организовала выезды для молодых наркологов, психиатров. Это был год 1998 или 1999. Одна из поездок была в Чехию, там о заместительной терапии с нами делились информацией коллеги из Голландии. И вот тогда, от них я впервые услышал о Сети. Тогда Интернет не был широко распространен и для многих подобные стажировки был один из немногих способов узнать, что происходит со снижением вреда в Европе.
Получается, информации становилось все больше и больше… Удалось имплементировать полученные знания на практике?
Сложилось все очень интересно – из наркологического центра я ушел, и на какое-то время интерес к этой теме у меня пропал, потому что ничего в Белоруссии не делалось. Совершенно. Я сел за диссертацию по алкогольной зависимости. И вот, практически охладев к теме наркотических средств, она сама меня “догнала”. Катализатором послужило две вещи: в 2002 году я поехал на полугодовую стажировку в Ганновер. И там увидел совершенно меня поразившие вещи – это была экспериментальная программа выдачи медицинского героина (в Германии тогда началось большое исследование). Я попал в центр, который специализировался на исследованиях эффективности заместительной терапии. Это настолько сильно повлияло, что по возвращению домой, уже “варил” у себя в голове, как это все можно использовать у нас, в Беларуси.
Я обратил внимание на то, что да, мы пытались с коллегами проявить инициативу в плане заместительной терапии в Минске, в Светлогорске, в Гомеле, но это все не двигалось дальше определенного момента. Люди писали проекты, они у кого-то “оседали” на столах – и все. Вторая причина – в 2004 году мне написал коллега из Санкт-Петербурга и предложил поучаствовать в издании сборника по наркологии (российской, не белорусской). И желательно, если бы я написал что-нибудь про заместительную терапию, потому что на тот момент на русском языке было крайне мало обзоров. Точнее, один – и тот устарел, так как был выпущен еще в 1994 году. А это уже 2004, прошло 10 лет, представьте. Я написал большой обзор, который получил огромный резонанс. Я вообще не думал, что такое может случиться, правда! Думаю, что так сложилось, потому что стал, по сути, единственным подобным источником информации на тот момент. Его начали цитировать, мне писали коллеги с просьбой предоставить еще какие-то материалы, хотя обзор был написан просто по результатам литературных данных и моей стажировке в Германии. Понятно, что опыта у нас в регионе на тот момент у меня не было никакого, просто потому что в Минске ничего не было. Да, был опыт стажировок, как это все выглядит “там” – но это были совершенно другие рамки. И вот, постепенно, началось какое-то движение в Минске. Меня начали привлекать к проведению различных экспертных оценок и таким образом я вернулся в эту тему опять.
Экспертные оценки проходили на внутреннем или внешнем уровне?
И так, и так. В 2008 году я делал проект для ЕССВ – Сеть поручила мне сделать анализ существующей ситуации с лечением опиоидной зависимости в регионе Восточной Европы и Центральной Азии (ВЕЦА). Я его подготовил и представил на совещании в Ялте, которое проводил Мишель Казачкин (врач, исследователь, дипломат и правозащитник, специальный посланник Генерального секретаря ООН по ВИЧ/СПИДу в Восточной Европе и Центральной Азии – прим.ЕССВ). И это тоже был такой важный момент, когда я понял, что могу участвовать в международных оценках, проводить анализ ситуации, наравне с другими экспертами.
В 2010 мы с коллегами из Центральной Азии – Алишер Латыпов (исследователь, работает над адвокацией прав людей, живущих с ВИЧ – прим.ЕССВ), Азизбек Болтаев (доктор, член Международного общества СПИД, директор Центра исследования и развития человека в г. Бухара, Узбекистан – прим.ЕССВ) и из Грузии – Давид Отиашвили (один из основателей Грузинской сети снижения вреда, являлся Председателем Руководящего комитета ЕССВ в 2009-2011 гг. – прим.ЕССВ) проводили анализ ОЗТ в Казахстане, Таджикистане и Киргизии. Это также был проект Сети. А в 2012 году начался большой проект Колумбийского университета Нью-Йорка по оценке заместительной терапии в странах Центральной Азии, который длился два года. Он был связан не только с оценкой, но и с обучением наркологов. Благодаря ему, я узнал, как работает эта система в США.
На данный момент, в каких региональных или международных проектах по снижению вреда Вы задействованы?
Сейчас я участвую в проекте ЕССВ, что связан с анализом протоколов лечения в шести странах – “Снижение вреда работает – обеспечьте финансирование!“, задействован в проекте Европейского Союза, у которого есть несколько исполнителей – Университет прикладных наук (Франкфурт, Германия) и Университет Праги (Чешская Республика). Часть проекта – это исследования, часть – обучение наркологов.
Если говорить про снижение вреда в регионе. Про Беларусь, в частности.
В Беларуси довольно много поменялось. Во многом, благодаря региональным проектам, такие как проводит ЕССВ. С их помощью ты видишь, как действительно работают модели оказания помощи людям. У меня есть примеры, когда специалисты, которые уволились из наркодиспансера, пошли на кафедру преподавать и параллельно работают на постоянной основе в проектах “harm reduction”, проводя тем самым связь между снижением вреда, медицинскими учреждениями и сообществом людей, употребляющих наркотики.
В стране существует несколько систем мониторинга заместительной терапии. Они, правда, не очень связаны друг с другом: мониторинговый центр в Республиканском Центре психического здоровья осуществляет свой. Плюс, периодически проводятся оценки и мониторинг со стороны сообщества. Кстати, это проект ЕССВ, который был осуществлен через НПО “Позитивное движение”. Его координатор – Людмила Трухан (врач-эпидемиолог, координатор по работе с потребителями инъекционных наркотиков, член Руководящего комитета ЕССВ – прим.ЕССВ). Она, по сути, является у нас основателем снижения вреда. Людмила организовала первые пункты обмена шприцев и сделала большой вклад в развитие самой организации.
Оглядываясь назад, надо отдать должное и Эмилису Субате. Он был абсолютным пионером во многих вещах. То, что он внедрял по снижению вреда в 1994 году в Литве, в большинстве стран даже Западной Европы не было.
Мой шеф (профессор Евсегнеев Роман Александрович) однажды признался – он не верил, что cвоими глазами увидит, как людям наливают метадон. Он думал, что этого не будет никогда. Я и сам не очень верил. Но переломить ситуацию удалось, и благодаря усилиям ЕССВ в том числе. Потому что Сеть была такой структурой, которая, в какой-то степени катализировала это все в нашем регионе. Собственных структур у нас не было. Были общественные организации, но тут крайне важна именно региональная роль.
А какие изменения на уровне государства за последние годы?
Есть принятый Минздравом протокол по заместительной терапии, есть документы тоже по пунктам обмена шприцов, какие-то из них также утверждены Минздравом, но вот общественное мнение – оно не очень изменилось и сильно мешает продвижению услуг. Увы, это феномен социальный и зависит от устройства общества, а не от специалистов, что работают в снижении вреда. К сожалению, пока с этим сделать что-то очень сложно.
И второй момент, многие сервисы зависят либо привязаны к инициативе конкретных людей. Если они уходят, а на их место приходят другие, которые не обладают такими организаторскими способностями и по-другому к этому относятся, мы часто имеем примеры “сворачивания” – формально, сервис работает, но не так, как мог бы. Все привязано к человеку. Нет системы, которая работала бы, как и прежде с уходом человека – она сильно зависит от человеческого фактора. От их инициативы. Возможно, это судьба любых проектов, но в этой среде это может иметь фатальные последствия – у пациентов, зависящих от опиоидов не так много возможностей обратиться куда-то за помощью, они очень ограничены. И часто получается, что в их регионе, городе есть только одно место куда они могут обратиться. Если с другими проектами есть какая-то альтернатива, есть много неврологов, гинекологов, психотерапевтов, то нарколог, который занимается снижением вреда – он, как правило, один. И от него очень многое зависит. Слишком многое.
